Неточные совпадения
Бросились они все разом в болото, и
больше половины их тут потопло («многие за землю свою поревновали», говорит летописец); наконец, вылезли из трясины и видят: на другом краю болотины, прямо перед ними, сидит сам князь — да глупый-преглупый! Сидит и ест пряники писаные. Обрадовались головотяпы: вот так князь! лучшего и
желать нам не надо!
Название изменилось, но предположенная цель была достигнута — Бородавкин ничего
больше и не
желал.
После обычных вопросов о желании их вступить в брак, и не обещались ли они другим, и их странно для них самих звучавших ответов началась новая служба. Кити слушала слова молитвы,
желая понять их смысл, но не могла. Чувство торжества и светлой радости по мере совершения обряда всё
больше и
больше переполняло ее душу и лишало ее возможности внимания.
Так как никто не обращал на него внимания и он, казалось, никому не был нужен, он потихоньку направился в маленькую залу, где закусывали, и почувствовал
большое облегчение, опять увидав лакеев. Старичок-лакей предложил ему покушать, и Левин согласился. Съев котлетку с фасолью и поговорив с лакеем о прежних господах, Левин, не
желая входить в залу, где ему было так неприятно, пошел пройтись на хоры.
— Да, но ты не забудь, чтò ты и чтò я… И кроме того, — прибавила Анна, несмотря на богатство своих доводов и на бедность доводов Долли, как будто всё-таки сознаваясь, что это нехорошо, — ты не забудь главное, что я теперь нахожусь не в том положении, как ты. Для тебя вопрос:
желаешь ли ты не иметь более детей, а для меня:
желаю ли иметь я их. И это
большая разница. Понимаешь, что я не могу этого
желать в моем положении.
— Нет, благодарствуй, я
больше не могу пить, — сказал Левин, отодвигая свой бокал. — Я буду пьян… Ну, ты как поживаешь? — продолжал он, видимо
желая переменить разговор.
Когда я получил телеграмму, я поехал сюда с теми же чувствами, скажу
больше: я
желал ее смерти.
Левин во всё время исполнения испытывал чувство глухого, смотрящего на танцующих. Он был в совершенном недоумении, когда кончилась пиеса, и чувствовал
большую усталость от напряженного и ничем не вознагражденного внимания. Со всех сторон послышались громкие рукоплескания. Все встали, заходили, заговорили.
Желая разъяснить по впечатлению других свое недоумение, Левин пошел ходить, отыскивая знатоков, и рад был, увидав одного из известных знатоков в разговоре со знакомым ему Песцовым.
Чем
больше Кити наблюдала своего неизвестного друга, тем более убеждалась, что эта девушка есть то самое совершенное существо, каким она ее себе представляла, и тем более она
желала познакомиться с ней.
— Я так бы
желала, чтобы вы все меня любили, как я вас люблю; а теперь я еще
больше полюбила вас, — сказала она со слезами на глазах. — Ах, как я нынче глупа!
— Ах, эти мне сельские хозяева! — шутливо сказал Степан Аркадьич. — Этот ваш тон презрения к нашему брату городским!… А как дело сделать, так мы лучше всегда сделаем. Поверь, что я всё расчел, — сказал он, — и лес очень выгодно продан, так что я боюсь, как бы тот не отказался даже. Ведь это не обидной лес, — сказал Степан Аркадьич,
желая словом обидной совсем убедить Левина в несправедливости его сомнений, — а дровяной
больше. И станет не
больше тридцати сажен на десятину, а он дал мне по двести рублей.
Алексей Александрович холодно улыбнулся одними губами,
желая показать ей и самому себе твердость своего убеждения; но эта горячая защита, хотя и не колебала его, растравляла его рану. Он заговорил с
большим оживлением.
Он,
желая выказать свою независимость и подвинуться, отказался от предложенного ему положения, надеясь, что отказ этот придаст ему
большую цену; но оказалось, что он был слишком смел, и его оставили; и, волей-неволей сделав себе положение человека независимого, он носил его, весьма тонко и умно держа себя, так, как будто он ни на кого не сердился, не считал себя никем обиженным и
желает только того, чтоб его оставили в покое, потому что ему весело.
Женщины должны бы
желать, чтоб все мужчины их так же хорошо знали, как я, потому что я люблю их во сто раз
больше с тех пор, как их не боюсь и постиг их мелкие слабости.
— Если я имел дерзость вас чем-нибудь оскорбить, то позвольте мне иметь еще
большую дерзость просить у вас прощения… И, право, я бы очень
желал доказать вам, что вы насчет меня ошибались…
Уж не оттого ли, что в нем
больше правды, нежели бы вы того
желали?..
Странно, отчего, когда я был ребенком, я старался быть похожим на
большого, а с тех пор, как перестал быть им, часто
желал быть похожим на него.
— Только одного я бы
желал, — продолжал я, — это — чтобы всегда с ней быть, всегда ее видеть, и
больше ничего. А ты влюблен? признайся по правде, Володя.
Он продолжал служить, и очень скоро честолюбие его было так удовлетворено, что ему
больше нечего было
желать в этом отношении.
Может быть, потому, что ему надоедало чувствовать беспрестанно устремленными на него мои беспокойные глаза, или просто, не чувствуя ко мне никакой симпатии, он заметно
больше любил играть и говорить с Володей, чем со мною; но я все-таки был доволен, ничего не
желал, ничего не требовал и всем готов был для него пожертвовать.
Третий лист был так же крив, как и прежние; но я решился не переписывать
больше. В стихотворении своем я поздравлял бабушку,
желал ей много лет здравствовать и заключал так...
Я не мог надеяться на взаимность, да и не думал о ней: душа моя и без того была преисполнена счастием. Я не понимал, что за чувство любви, наполнявшее мою душу отрадой, можно было бы требовать еще
большего счастия и
желать чего-нибудь, кроме того, чтобы чувство это никогда не прекращалось. Мне и так было хорошо. Сердце билось, как голубь, кровь беспрестанно приливала к нему, и хотелось плакать.
Большая девица, с которой я танцевал, делая фигуру, заметила меня и, предательски улыбнувшись, — должно быть,
желая тем угодить бабушке, — подвела ко мне Сонечку и одну из бесчисленных княжон. «Rose ou hortie?» [Роза или крапива? (фр.)] — сказала она мне.
Странно и смешно: ни к кому я никогда не имел
большой ненависти, даже мстить никогда особенно не
желал, а ведь это дурной признак, дурной признак!
— То-то и дело, что я, в настоящую минуту, — как можно
больше постарался законфузиться Раскольников, — не совсем при деньгах… и даже такой мелочи не могу… я, вот видите ли,
желал бы теперь только заявить, что эти вещи мои, но что когда будут деньги…
— Я советую тебе, друг мой, съездить с визитом к губернатору, — сказал он Аркадию, — ты понимаешь, я тебе это советую не потому, чтоб я придерживался старинных понятий о необходимости ездить к властям на поклон, а просто потому, что губернатор порядочный человек; притом же ты, вероятно,
желаешь познакомиться с здешним обществом… ведь ты не медведь, надеюсь? А он послезавтра дает
большой бал.
— Я не вижу нужды, чтобы ты лишил себя этого маленького удовольствия, но… если ты
желаешь за это получить гораздо
большее счастие, то… я тебя понимаю.
Говорил Дронов порывисто и торопливо,
желая сказать между двумя припадками кашля как можно
больше. Слушать его было трудно и скучно. Клим задумался о своем, наблюдая, как Дронов истязует фуражку.
Клим Самгин замедлил шаг, оглянулся,
желая видеть лицо человека, сказавшего за его спиною нужное слово; вплоть к нему шли двое: коренастый, плохо одетый старик с окладистой бородой и угрюмым взглядом воспаленных глаз и человек лет тридцати, небритый, черноусый, с
большим носом и веселыми глазами, тоже бедно одетый, в замазанном, черном полушубке, в сибирской папахе.
Он спросил ее пренебрежительно и насмешливо,
желая рассердить этим, а она ответила в тоне человека, который не хочет спорить и убеждать, потому что ленится. Самгин почувствовал, что она вложила в свои слова
больше пренебрежения, чем он в свой вопрос, и оно у нее — естественнее. Скушав бисквит, она облизнула губы, и снова заклубился дым ее речи...
Он видел, как Захарий выхватил, вытолкнул из круга Васю; этот
большой человек широко размахнул руками, как бы встречая и
желая обнять кого-то, его лицо улыбалось, сияло, когда он пошел по кругу, — очень красивое и гордое лицо.
— Петровна, — сказала Тося, проходя мимо ее, и взмахнула рукой, точно
желая ударить старушку, но только указала на нее через плечо
большим пальцем. Старушка, держа в руках по бутылке, приподняла голову и кивнула ею, — лицо у нее было остроносое, птичье, и глаза тоже птичьи, кругленькие, черные.
— Вы подумайте — насколько безумное это занятие при кратком сроке жизни нашей! Ведь вот какая штука, ведь жизни человеку в обрез дано. И все
больше людей живет так, что все дни ихней жизни — постные пятницы. И — теснота! Ни вору, ни честному — ногу поставить некуда, а ведь человек
желает жить в некотором просторе и на твердой почве. Где она, почва-то?
Вдохновляясь, поспешно нанизывая слово на слово, размахивая руками, он долго и непонятно объяснял различие между смыслом и причиной, — острые глазки его неуловимо быстро меняли выражение, поблескивая жалобно и сердито, ласково и хитро. Седобородый, наморщив переносье, открывал и закрывал рот,
желая что-то сказать, но ему мешала оса, летая пред его широким лицом. Третий мужик, отломив от ступени
большую гнилушку, внимательно рассматривал ее.
Бальзаминова. Какой странный сон! Уж очень прямо; так что-то даже неловко: «Я вас люблю и обожаю»… Хорошо, как так и наяву выдет, а то ведь сны-то
больше всё наоборот выходят. Если бы она ему сказала: «Господин Бальзаминов, я вас не люблю и вашего знакомства не
желаю», — это было бы гораздо лучше.
«А так уж это у нас такой прификс, с которого мы уступать не
желаем и
больше не берем».
— А я за ваше здоровье не стану пить, — обернулся ко мне вдруг dadais, — не потому, что
желаю вашей смерти, а потому, чтоб вы здесь сегодня
больше не пили. — Он проговорил это мрачно и веско.
Я, имея надежную опору, не без смеха смотрел, как кто-нибудь из наших поскользнется, спохватится и начнет упираться по скользкому месту, а другой помчится вдруг по крутизне, напрасно
желая остановиться, и бежит до первого
большого дерева, за которое и уцепится.
— О да, — отвечал он, — мне бы хотелось
больше: я
желал бы ехать вокруг света. Эта мысль обольщает меня.
— Так я оставлю en blanc [пробел] что тебе нужно о стриженой, а она уж велит своему мужу. И он сделает. Ты не думай, что я злая. Они все препротивные, твои protégées, но je ne leur veux pas de mal. [я им зла не
желаю.] Бог с ними! Ну, ступай. А вечером непременно будь дома. Услышишь Кизеветера. И мы помолимся. И если ты только не будешь противиться, ça vous fera beaucoup de bien. [это тебе принесет
большую пользу.] Я ведь знаю, и Элен и вы все очень отстали в этом. Так до свиданья.
Старик говорил громко и всё оглядывался, очевидно
желая, чтобы как можно
больше людей слышали его.
— Хотите водки? — обратился он по-французски к подошедшему англичанину. Англичанин выпил водки и рассказал, что посетил нынче собор и завод, но
желал бы еще видеть
большую пересыльную тюрьму, — Вот и отлично, — сказал генерал, обращаясь к Нехлюдову, — можете вместе. Дайте им пропуск, — сказал он адъютанту.
Вслед за этим председатель записал что-то в бумагу и, выслушав сообщение, сделанное ему шопотом членом налево, объявил на 10 минут перерыв заседания и поспешно встал и вышел из залы. Совещание между председателем и членом налево, высоким, бородатым, с
большими добрыми глазами, было о том, что член этот почувствовал легкое расстройство желудка и
желал сделать себе массаж и выпить капель. Об этом он и сообщил председателю, и по его просьбе был сделан перерыв.
Это, конечно, были только условные фразы, которые имели целью придать вес Виктору Николаичу, не
больше того. Советов никаких не происходило, кроме легкой супружеской перебранки с похмелья или к ненастной погоде. Виктор Николаич и не
желал вмешиваться в дела своей жены.
О странностях Ляховского, о его страшной скупости ходили тысячи всевозможных рассказов, и нужно сознаться, что
большею частью они были справедливы. Только, как часто бывает в таких случаях, люди из-за этой скупости и странностей не
желают видеть того, что их создало. Наживать для того, чтобы еще наживать, — сделалось той скорлупой, которая с каждым годом все толще и толще нарастала на нем и медленно хоронила под своей оболочкой живого человека.
У нее была отличная коляска, пара порядочных рысаков, возможность ездить по магазинам и модисткам сколько душе угодно — чего же ей
больше желать!
— Я не знаю, о чем вы спросите меня, — выговорил с зардевшимся лицом Алеша, — я только знаю, что я вас люблю и
желаю вам в эту минуту счастья
больше, чем себе самому!.. Но ведь я ничего не знаю в этих делах… — вдруг зачем-то поспешил он прибавить.
С моей стороны я
желаю доброму и даровитому юноше всего лучшего,
желаю, чтоб его юное прекраснодушие и стремление к народным началам не обратилось впоследствии, как столь часто оно случается, со стороны нравственной в мрачный мистицизм, а со стороны гражданской в тупой шовинизм — два качества, грозящие, может быть, еще
большим злом нации, чем даже раннее растление от ложно понятого и даром добытого европейского просвещения, каким страдает старший брат его».
Милый Алексей Федорович, вы ведь не знали этого: знайте же, что мы все, все — я, обе ее тетки — ну все, даже Lise, вот уже целый месяц как мы только того и
желаем и молим, чтоб она разошлась с вашим любимцем Дмитрием Федоровичем, который ее знать не хочет и нисколько не любит, и вышла бы за Ивана Федоровича, образованного и превосходного молодого человека, который ее любит
больше всего на свете.
Наступает и в народе уединение: начинаются кулаки и мироеды; уже купец все
больше и
больше желает почестей, стремится показать себя образованным, образования не имея нимало, а для сего гнусно пренебрегает древним обычаем и стыдится даже веры отцов.